Рабы Парижа - Страница 119

119

— Я пришел к вам, мадемуазель, с поникшей головой, как положено человеку, просящему милостыню. Если бы я требовал, то вел бы себя совсем иначе. Пришел бы и сказал: давайте столько-то, или завтра же донесу в полицию. А что я теряю, если все откроется? Да почти ничего! Я стар и беден. Вы же с господином Норбертом рискуете всем: честью, богатством, будущим…

Он сделал паузу, чтобы полюбоваться произведенным эффектом.

Диана стояла, задумавшись.

— А кто вам поверит, если вы и расскажете? — спросила она. — У вас нет никаких доказательств.

— Ошибаетесь. Их сколько угодно. Да вот вам одно, для примера.

Доман вынул из кармана листок бумаги.

— Неужели вы думаете, что маркиз де Совенбург пожалеет несколько тысяч за это письмо, которое бы очень не понравилось графу де Мюсидану?

Ростовщик аккуратно развернул листок — и девушка с трепетом прочитала:

"Норберт!

Вы говорите, что я Вас не люблю. Но вот Вам доказательство обратного. Давайте уедем вместе…"

В конце стояла подпись: Диана.

"Боже мой! Подлая Франсуаза! А я еще так заботилась о ее матери!" — мелькнуло в голове у девушки.

Она бросилась к Доману и хотела вырвать у него письмо.

Адвокат быстро спрятал руку за спину и насмешливо погрозил ей пальцем:

— Эту записку вы у меня не украдете, как раньше флакон! Я отдам ее только в обмен на деньги. А если все откроется и меня арестуют, то, по крайней мере, я буду сидеть на скамье подсудимых в хорошем обществе.

— У меня нет таких денег, — в отчаянии прошептала Диана.

— Зато для господина Норберта это сущие гроши.

— Так попросите у него!

Доман покачал головой.

— Я не так глуп. Он — достойный сын старого герцога и скорее изжарит меня на медленном огне, чем даст денег за это письмецо. А вам ничего не стоит уговорить его. Дело-то общее…

— Послушайте!…

— Ничего не хочу слушать. Я никого не отравлял. Сегодня у нас вторник? Если в пятницу я не получу то, что прошу, берегитесь выходить замуж!

Ростовщик отвесил издевательский поклон и торопливо зашагал по направлению к Беврону.

Он давно уже скрылся из виду, когда остолбеневшая от страха Диана прошептала с дрожью в голосе:

— Негодяй!… Какой негодяй!…

Девушка понимала, что ростовщик выполнит свою угрозу даже в том случае, если не получит от этого никакой выгоды: во-первых, под действием темного инстинкта, заставляющего подлецов творить зло бескорыстно, ради одного только удовольствия его творить, а во-вторых, чтобы она в другой раз была сговорчивее.

Однако лишь глупцы опускают руки, попав в беду, а потом повторяют жалкие слова самоутешения.

Человек же умный и сильный духом начинает действовать.

Диане не пришлось долго раздумывать. Она вынуждена была поступить так, как хотел Доман.

Конечно, Норберт поможет: опасность угрожает не в меньшей мере и ему самому. Но гордая мадемуазель де Совенбург страдала от унижения при одной только мысли, что ей придется просить его о помощи!

Диана поспешила к дому вдовы Руле.

Увидев ее, Франсуаза сильно покраснела, чем и доказала свое предательство.

Но больше послать к Норберту было некого. Поэтому Диана сделала вид, что ничего не случилось, хотя про себя и поклялась отомстить плутовке за ее коварство.

Весь день мадемуазель де Совенбург вместе с виконтом Октавием занималась приготовлениями к свадьбе и всем казалось, что трудно найти девушку более счастливую, чем она.

Сердце же ее сжималось от волнения.

Найдет ли Франсуаза Норберта? Придет ли он на свидание?

А может, он уже уехал с женой в Париж?

Наконец, наступил вечер.

Диана побежала на условленное место.

Норберт был там.

Когда она появилась, молодой человек невольно устремился к ней, но вовремя удержался.

— Вы хотели меня видеть?

— Да, герцог.

При слове "герцог" оба невольно вздрогнули.

Этот титул Норберт получил в результате смерти отца, а отец умер потому, что Диана хотела стать герцогиней…

Мадемуазель де Совенбург, овладев собой, приступила к делу. Она пересказала весь разговор с Доманом, старательно сгущая краски.

По ее расчетам, рассказ должен был привести Норберта в бешенство, но, к ее глубокому удивлению, он остался совершенно, спокоен. Де Шандос слишком много выстрадал за то время, что они не виделись, чтобы обращать внимание на гнусные выходки ростовщика.

— Не беспокойтесь. Я поговорю с Доманом, — сказал он и собрался уходить.

Диана остановила его.

— И больше вы мне ничего не скажете?

— Что мне вам сказать? Между нами больше нет ничего общего. Отец, умирая, простил меня… И я вас прощаю.

— Я выхожу замуж, как вы, вероятно, уже слышали. Мы уже больше не увидимся. Прощайте! И помните, что никто не желает вам счастья так горячо, как я.

— Счастья? Мне? — вскричал герцог. — Да разве это возможно? Скажите, можете ли вы быть счастливой? Неужели вы не понимаете, что в моем сердце всегда были и будете только вы, даже если я проживу еще тысячу лет?

Он вдруг умолк, испугавшись собственных слов, и быстро ушел.

Лицо Дианы засветилось злобной радостью. Она почувствовала, что совершенно охладела к Норберту.

— Я больше не люблю его, — прошептала она. — А он любит меня, как прежде… Ну, Мари Палузат, ты проклянешь тот день, когда ты стала герцогиней де Шандос вместо меня!

Диана весело вбежала в замок и расцеловала своего жениха.

Октавий де Мюсидан и его невеста были счастливы.

25

На следующий день Жан, верный слуга герцога де Шандоса, встретил Диану на прогулке и передал ей большой пакет.

119