Рабы Парижа - Страница 17

— А, так вы комиссионер, — заметил граф с оттенком скуки в голосе, — вероятно, мои кредиторы распорядились прислать вас ко мне? Но, послушайте, господин… господин…

— Маскаро. ваша светлость, — подсказал тот.

— Маскаро?… Послушайте, господин Маскаро, ведь это же глупо с их стороны; я всегда в срок плачу по своим векселям, ведь это им известно, как и то, насколько я обеспечен. И если я иногда и прибегаю к займам, то только потому, что все мое состояние — земля, доходы с которой иногда задерживаются. Если бы мне потребовался серьезный кредит, то любой торговый дом в Европе счастлив был бы оказать мне эту услугу. Передайте это тем, кто послал вас сюда!

— Прошу прощения, ваша светлость, но я вовсе…

— Какое еще там "но"?…

— Позвольте мне…

— Знаете что? Не рассчитывайте ни на что, заранее предупреждаю, все будет бесполезно! Могу вам сообщить, что в тот день, как моя дочь выйдет замуж за барона Брюле-Фаверлея, я закрываю все свои дела. Я все сказал, милостивый государь.

Это "я все сказал" было так выразительно, что равнялось тому, как если бы граф просто сказал — "убирайтесь".

Маскаро, однако, не трогался с места.

— По поводу этого брака я и нахожусь тут, — заявил он решительно.

Мюсидану показалось, что он ослышался.

— Что вы сказали? — переспросил он.

— Я сказал, что прислан к вам именно по делу о браке вашей дочери и барона Брюле-Фаверлея, — твердо повторил Маскаро.

Услышав это из уст какого-то комиссионера, граф покраснел от злости и отвращения.

— Вон! — произнес он, задыхаясь.

Такого оборота дела Маскаро не предполагал.

— Не думайте, ваша светлость, что я обеспокоил бы вас из-за пустяков. Дело в том, что этот брак грозит многими неприятными последствиями всему вашему семейству.

— А, так вы решили все-таки остаться! — вскричал граф, пытаясь дотянуться до шнура звонка.

— Не вздумайте звонить, — быстро предупредил Маскаро, — вы можете поплатиться жизнью!

Эта угроза окончательно вывела графа из себя. Схватив трость, стоявшую возле камина, он кинулся к Маскаро.

— Остановитесь, граф, вспомните о Монлуи… — произнес плут, даже не моргнув. В эту минуту он вспомнил слова Ортебиза: "Будь покоен, у меня есть средство обуздать его".

Слова эти произвели магическое действие. Граф побледнел, трость выпала у него из рук.

— Монлуи! Монлуи… — бормотал он, словно в бреду.

А Маскаро, насладившись произведенным эффектом, тихо произнес:

— Будьте уверены, ваша светлость, что только опасения за вашу семью вынудили меня прибегнуть к столь крайнему средству, вызвавшему у вас столь тяжелые воспоминания…

Мюсидан вряд ли был в состоянии расслышать эту тираду. Шатаясь, он опустился в кресло.

— Конечно, я не должен был вызывать в вас эти воспоминания о несчастном эпизоде, но прошу вас, будьте снисходительны ко мне. Я, правда, занимаюсь мелкими делами разной швали, но, поймите, я глубоко презираю их интересы и мелочные заботы…

Усилием воли граф придал своему лицу выражение спокойствия.

— Милостивый государь, — проговорил он тоном, которому тщетно старался придать оттенок равнодушия, — вы намекаете на тот несчастный случай, который приключился со мной на охоте, когда я нечаянно выстрелил в своего секретаря, но следствие пришло к выводу о полной моей невиновности, так как несчастный молодой человек сам подставился под мой выстрел.

В ответ на это Маскаро иронично улыбнулся.

— Тем, кто меня послал, граф, известны все подробности следствия. Три весьма важных лица поручились за вас, дав друг другу клятву вечно молчать об этом.

При этих словах граф задрожал.

Но Маскаро счел нужным этого не заметить и продолжал далее:

— Поверьте мне, что благородные свидетели вашего преступления не по своей воле изменили данной клятве, а само Провидение всегда справедливо…

— Ради Бога, говорите только дело, милостивый государь, одно дело!

До сих пор Маскаро стоял перед графом. Теперь же, будучи вполне уверен, что его не выгонят, он подошел ближе и непринужденно расселся в кресле.

При виде столь дерзкой выходки граф прямо-таки задохнулся от злости, но, увы, он был бессилен, и это смирение окончательно развязало язык Маскаро.

— Извольте, я буду краток, — согласился он. — Итак, у вас было два свидетеля: один из них ваш друг, барон Кленшан, другой — ваш лакей, некий Людовик Трофю, служащий в настоящее время егерем при дворе графа Камарена.

— Мне не известно, что сталось с Людовиком…

— Но, к сожалению, это хорошо известно другим, граф. Этот самый Людовик, в то время, как клялся вам молчать, не был еще женат. Спустя несколько лет он женился на молодой и красивой женщине и все рассказал ей. Все, понимаете? А у этой женщины, впоследствии разлюбившей его, были потом любовники, которым она, в свою очередь, тоже рассказала все; таким образом, в конце концов, эта истина дошла до ушей того, кто послал меня к вам…

— И на основании сплетен лакея и развратной женщины вы, милостивый государь, осмеливаетесь обвинять меня!

— Имеются факты более важные, чем слова Людовика, — ответил Маскаро.

— Неужели? Вы, пожалуй, скажете, что и барон Кленшан говорил то же самое, — уверенный в клятве последнего, произнес Мюсидан.

— Нет, — отвечал комиссионер, — он ничего не говорил по этому поводу, он сделал лучше, он описал этот случай.

— Это ложь!

Маскаро, у которого не было никаких вещественных доказательств, ничего не возразил, но продолжал:

— Барон Кленшан описал все. Делал он это для себя, но вышло иначе. Вам, конечно, известно, как методичен и аккуратен был барон даже в своей повседневной жизни?